Когда я слышу о том, что любви не существует, или, что полюбить можно лишь раз, я искренне удивляюсь. Как же быть со всеми теми женщинами, которых я знал, желал и любил? 

Я помню Марию так отчетливо, что до сих пор вижу маленькие белые горошинки на ободке её любимой кружки. Она носила эту кружку с собой в школу и пила горячий какао, оставляя над верхней губой смешной след, который слизывала языком. Марию я любил самой чистой детской любовью, обещал вырасти и жениться на ней. Но когда я подрос, Мария уже не была во мне заинтересована, хотя по прежнему любила свою кружку и какао. Тогда я встретил Анну. У Анны были прекрасные русые волосы, пухлые алые губы и лёгкая картавость, которую я считал очень занимательной. Анна научила меня целоваться с языком и слушать Beatles. Мы сидели у неё на чердаке и она показывала мне, какое на ней сегодня белье. Рассказывала мне множество странных фактов из жизни женщин, показывала порножурнал, который своровала однажды у отца и обещала, что когда нам исполнится по двадцать, мы отправимся в кругосветное путешествие на плоту и отыщем Атлантиду, где, по её заверениям, жили её богатые дальние родственники. Через пару месяцев Анна переехала в Париж, где вскоре стала успешной моделью, и, насколько мне известно, в двадцать два года скончалась от передозировки героином. 

Луиза была моей первой женщиной. Она, как это часто бывает, была значительно старше меня. Но её нежность вкупе с её тяжелой судьбой, двумя малолетними детьми и мужем, оказавшимся за решеткой за убийство родного отца, казались мне чем-то небесно прекрасным, словно в её страданиях я видел какое-то своеобразное мученичество, которое следовало возлюбить - и я любил её всем сердцем и ещё многие годы спустя нашего недолгого, но яркого романа, приносил ей на День Рождения букет белых лилий. 

Софи, с которой я познакомился ещё в колледже, не произвела на меня никакого впечатления. Она была скованной, серой мышью, которая декламировала Шекспира и отлично разбиралась в химии. Софи, на которой я женился, понравилась мне позже, на одной из студенческих вечеринках, куда она заявилась в лавандовом платье и белых туфлях на тонких высоких шпильках. Ту Софи я полюбил сразу всем сердцем за её простоту, громкий заливистый смех и совершенное неумение пить крепкий алкоголь. Спустя два месяца нежных свиданий и робких поцелуев у её дверей, я сделал ей предложение. Мы прожили в этой волшебной любви тридцать один год и воспитали прекрасного сына Александра. Когда пять лет назад Софи не стало, я не думал о том, что любовь исчезла из моей жизни - Софи была повсюду: на фотографиях, в воспоминаниях, в глазах нашего сына. Я был окружен этой любовью и совершенно не чувствовал себя одиноким...

Но спустя год после смерти Софи я встретил Агату, англичанку средних лет, которая приехала в Марсель, чтобы найти информацию о своём деде, бесследно исчезнувшем во время Дюнкерской операции. Любовь тогда пронзила моё сердце - она была восхитительна в своём стремлении отыскать правду о своих корнях, жизнерадостна и при этом обладала невиданным мне ранее спокойствием и смирением. Её небрежно лежащие волосы, ярко накрашенные губы, легкий акцент и привычка курить каждые пятнадцать минут делали её неотразимой. В ней была история, загадка, которой хотелось обладать. Эти отношения продлились всего пару лет, а потом Агата окончательно вернулась в Лондон и присылала мне длинные письма по e-mail, в которых объясняла, что не в силах оставить мужа и так резко перевернуть свою жизнь. Но даже эта её слабость и трусость казались мне очаровательными.

Были и другие женщины. Кто-то из них оставался на ночь, кто-то на месяцы. Они заполняли пространство моего дома, а я любил их за то, что они любили быть со мной.
Когда они уходили к другим мужчинам или вовсе прощались без причины, я не обижался и не таил зла. Я искренне благодарил их, что они выделили мне время в своей жизни, за то, что они были со мной, хотя могли быть с кем-то другим, гораздо более лучшим, успешным, красивым. Но, когда они состарятся и будут вспоминать свою жизнь, они вспомнят и этот отрезок времени и скажут: "Да, мы провели это время с Марком. Чудесный парень был, чудесный!"

И даже теперь, когда я и правда начал думать, что запас моей любви иссяк, что мне пора думать о чём-то другом, в моей жизни появилась женщина, которую я, по видимому, полюбил гораздо сильнее, чем Марию, Анну, Луизу, Софию, Агату и многих других вместе взятых...

Я смотрел на море и видел, как страстно волны бьются о берег, как отталкиваются они и уносят с собой часть песка, чтобы каждое движение, каждое старание было оправданно. Так и я, будучи на пороге своей жизни, занеся ногу над глубокой и неизведанной пропастью, из которой никто еще не возвращался, вдруг оглянулся назад и увидел нечто, что заставило меня отойти от края и задать себе вновь этот вечный и прекрасный в своей трагичности вопрос: "Будет ли она любить меня после смерти?"

А может быть стоит подождать и дать ей любить меня при жизни? И любить её самому. Любить жадно, как в последний раз. Это и был мой последний раз, и мне необходимо было почувствовать всё также, как это было в первый раз. Вспомнить ту нежность, которую я испытывал к Марии, тот интерес, который питал к Анне, ту страсть, с которой бросался к Луизе, ту преданность, с которой жил с Софией, то уважение, которое переполняло меня к Агате...

Я прикасаюсь к её алым губам и чувствую, как она тревожно подергивается во сне. Рядом никого - только море плещется и шелестит на ветру пакет с мокрым купальником.

- Спи, любимая, - шепчу я и целую её в лоб.

У моей любви прекрасное имя - Флоранс. И этого имени нет в списке. Оно где-то выше, между и после него...
 

  Предыдущий  Следующий