Вопреки распространенному мнению, переводить души на Другую Сторону далеко не самая главная обязанность Проводников. Переход на Другую Сторону – единственное, что людям дозволено увидеть, поэтому в народе и господствует мысль о том, что Проводник – это прежде всего тот, чья задача шестнадцать раз в год от семи до тридцати двух лун сопровождать души умерших до берегов Триантики.

Мне было шесть, когда умер дедушка.

В шесть лет не особо задумываешься о тысячах неизведанных миров, о жизни и смерти и обо всем, что выходит за границы личной вселенной и десятка её обитателей. И тогда я не особо интересовался тем, почему в доме очень тихо, несмотря на десяток приехавших родственников, почему родители разговаривают шепотом, а Ильра – моя старшая сестра – шмыгает носом и прячет мокрое от слез лицо за спутанными волосами.

Это потом отец, отозвав меня, сел напротив, внимательно посмотрел мне в глаза и медленно, словно взвешивая каждое слово, сказал, что дедушка ушел.

Шестилетнему ребенку довольно трудно объяснить, куда можно уйти кроме как в лавку булочника. И почему тот, кто ушел, не в состоянии вернуться.

Отец сказал, что нельзя плакать по ушедшему. Это, согласно поверьям, не дает душе освободиться и отправиться в путешествие. Слезы близких людей удерживают ее на месте, она не может покинуть дом и появиться в другом мире, но уже в совершенно ином обличье. А бесконечное путешествие души по тысячам миров на протяжении вечности – её истинное предназначение.

Я помню этот день довольно хорошо. Не потому, что атмосфера неумело скрываемого страха пропитала воздух в доме и, ощущаясь почти физически, мешала дышать. Не потому, что мы целый вечер сидели в кругу и читали дедушкины письма или вспоминали связанные с ним истории. И даже не потому, что Ильра, вопреки нашей с ней немой вражде, осторожно поглаживала меня по голове. Совсем нет.

А потому что вечером, когда все уже начали ложиться спать, я выглянул в окно своей спальни и увидел дедушку.

Дом наш находится почти на берегу Ларкарского озера. Было уже довольно темно, но скованное льдом озеро пульсировало мягким золотистым цветом, и там, на льду, у самого берега, стоял дедушка. Я не узнал бы его, если бы до этого несколько часов не рассматривал старые фотографии. Ему вновь было сорок лет. Он будто стал выше, шире в плечах, волосы вновь потемнели и из серебристых превратились в угольно-черные. Дедушка тоже меня увидел. Повернулся и помахал мне рукой.

И я, вскинув руку, помахал ему в ответ.

Мне было шестнадцать, когда я стал Проводником.

О том случае с дедушкой отец с матерью узнали от меня и сначала совершенно не понимали, что с этим делать. Скрывать этого было нельзя, поэтому отец на следующее утро отправился к старейшине. Если мои родители восприняли случившееся с плохо скрываемым ужасом, то остальные, включая Аргнарда – единственного на десяток деревень Проводника – с неописуемым восторгом. На учебу они не могли меня отдать, потому что мне не было десяти, а вот расписать всю мою жизнь на ближайшие три десятилетия вперед им представлялось вполне возможным.

До десяти лет я должен был жить дома, а после – стать учеником Аргнарда, который преподавал бы мне историю и географию, учил обращаться с оружием, и всему тому, что должен знать человек, вся дальнейшая жизнь будет связана с миром мертвых.

У Проводников в обществе особое положение. Они словно материальное воплощение божеств, и относятся к ним соответствующе. Проводники, наравне со старейшиной, обладают весомым голосом в разрешение конфликтов внутри деревни, они главные гости на всех празднествах. Вот только у них самих совершенно другое отношение к постигшей их участи.

Начать хотя бы с того, что у Проводников не может быть ни семьи, ни друзей. Мы долгое время дружили с Аргнардом, и на протяжении семидесяти лет он был моим единственным другом. Ни с кем из внешнего мира сдружиться у меня так и не получилось. У меня никогда не было жены, и я за все сто тридцать шесть лет жизни не задумывался о детях. Трудно быть хорошим мужем и отцом, когда все твои дни посвящены общению с духами.

Жители деревни говорят в присутствии Проводника благоговейным шепотом, встают, когда он заходит в помещение, и иногда кажется, что не дышат. Вначале это пугает, но постепенно учишься не обращать на это внимание. Постепенно, с каждым новым переходом, ты начинаешь отдаляться от своего мира и не обращать внимание на происходящее вокруг.

Мне было двадцать, когда я совершил первый переход.

Была зима, я кутался в плащ и сжимал замерзшими пальцами деревянный посох. Такие посохи изготавливают сами Проводники из деревьев, благословленных духом леса Тернануром. Это целый обряд, который может длиться от полугода до трех или четырех лет, и включает он не только само изготовление посоха, но и его принятие. Я изготавливал посох около двух лет. Сначала необходимо попросить разрешения у духа леса использовать одно из деревьев для изготовления посоха. Тернанур может и отказать. В самый первый раз, когда я пришел в лес, я почувствовал, что очень хочу спать. Желание было так велико, что я прилег на траву отдохнуть, а проснулся на лугу, в нескольких сотнях шагов от своего дома.

Я ходил в лес каждый день на протяжении полугода. Однажды, сбившись с протоптанной дорожки, я заблудился и проплутал по незнакомым тропинкам до самого утра. А как только солнце начало подниматься из-за горизонта, вышел на поляну, на которой и увидел нужное мне дерево. Оно было совсем небольшое, и под ним сидел огромный черный зеленоглазый волк. Стоило мне ступить на поляну, как волк медленно поднялся и ушел, оставив меня одного.

Работал я над посохом в лесу, на той же поляне. За все это время ко мне дважды являлся Тернанур – в образе того же черного волка с зелеными глазами, а позже, когда я уже вырезал заклинание, огромного черного зеленоглазого кота, который сидел рядом со мной до тех пор, пока я наносил последние символы.

Посох, изготовленный из благословленного Тернануром дерева, наделяет его хозяина силой, способной открывать врата на Другую Сторону. На посохе вырезают тексты заклинаний, способных призвать на помощь духа леса. Одна из самых страшных вещей, которая может случиться с Проводником во время перехода, связана с пропажей или повреждением посоха.

В мой первый переход я впервые почувствовал его силу. Когда Аргнард открыл врата, вырезанные на посохе символы вдруг засветились, и дерево стало обжигающе горячим.

– Не отпускай, – коротко бросил мне Аргнард, ступая на тонкий лед. В ту же секунду золотистый свет разлился по всему озеру, и вокруг стало светло, как днем. Посох прекратил обжигать мою руку стоило мне ступить на лед, и Аргнард неожиданно остановился. – Посмотри сейчас. Потом оборачиваться будет нельзя.

– На что посмотреть?

Но я уже и сам все понял.

Рядом со мной вдруг оказался высокий темноволосый мужчина и, присмотревшись, я узнал в нем Гьярда.

– Человек здесь становится таким, каким хочет себя помнить. И таким, в каком времени он чувствовал себя счастливее всего, – объяснил Аргнард, провожая взглядом Гьярда. Из больного семидесятилетнего старика он вновь превратился в двадцатилетнего юношу. – Поэтому ты увидел своего дедушку таким молодым. И поэтому мы видим такого молодого Гьярда.

Во время перехода нельзя ускорять или замедлять шаг. Необходимо идти спокойно, опираясь на пульсирующий под ладонью посох. Разговаривать между собой нежелательно, с душами тех, кто идет позади или впереди тебя – запрещено. Запрещено принимать пищу или пить воду, потому что здесь она становится частью другого мира. Запрещено сходить с тропы, бросать или отпускать посох.

И постоянно мысленно нужно проговаривать вырезанное на нем заклинание.

Аргнард рассказывал, что это заклинание раньше было песней. Раньше врата в мир мертвых открывали ритуальным пением самые сильные воины, не боявшиеся сражений ни на суше, ни на море. Они выстраивались вдоль берега и затягивали песню на Мертвом языке. Удары варларов были слышно на сотни миль, и казалось, что это медленно, спокойно бьется огромное сердце. Пение не прекращалось на протяжении нескольких дней – именно столько времени занимает дорога до берега Триантики и обратно. Аргнард говорил, что уже никто и не помнит Мертвого языка, и что только одна фраза, высеченная на посохе, ему известна. Самая последняя, вырезать которую у меня едва хватило сил.

«И заблудившись, доверюсь тебе»
....................

Мне было тридцать восемь, когда ушла мама.

Так странно было видеть её вновь молодой, словно появившейся из моих детских воспоминаний. Она, пританцовывая, шла впереди меня в белом платье, а я с трудом передвигал ноги, с силой сжимая посох, который, казалось, своим жаром очень хотел прожечь мою ладонь, и мысленно взывал к Тернануру. Помню, что с трудом дошел до конца. Ноги будто налились свинцом, посох под рукой горел, я втягивал воздух сквозь стиснутые зубы, чувствуя, как что-то с силой притягивает меня к земле.

Тогда впервые на моей памяти Аргнард нарушил правила и закрыл вход в мир мертвых.

И вдруг вместо бесконечного пространства, в котором не существует ничего, кроме душ умерших, передо мной предстал скалистый берег, омываемый ледяными волнами Триантики, пасмурное небо и теснящиеся над головой грязно-серые тучи. Холодный ветер едва не сбил с ног и вмиг прогнал наваждения. Я жадно вдыхал воздух, отбросив в сторону посох, а мгновением позже с едва различимым ужасом заметил на ладони красноватые отпечатки символов заклинания.

Аргнард терпеливо ждал, пока я приду в себя. Ветер трепал полы его плаща и пряди серебристых волос. Он не отрывал от меня спокойного взгляда, и по его лицу невозможно было понять, что он чувствует.

– Ты с ней не попрощался, – коротко ответил Аргнард на мой немой вопрос. – Поэтому она попыталась забрать тебя с собой.

Я не жил с родителями с десяти лет и видел их только тогда, когда Аргнард отпускал меня в деревню. Оставаться в доме мне было запрещено, потому что с момента принятия третьего имени, я терял всякую связь с семьей. С этого момента я становился неким материальным воплощением духа, не привязанного к какому-либо месту.

Аргнард сказал, что самое важное, что должен сделать Проводник – это отпустить душу ушедшего. Именно это и является самой важной и тяжелой задачей. Поговорить с убитой горем вдовой, утешить потерявших отца детей, выслушать воспоминания об ушедшей несколько лет назад жене – сделать все возможное, чтобы человек попрощался с душой и дал ей свободу.

– В противном случае, душа потянет его за собой. А тут, как ты понимаешь, могут быть совершенное разные исходы.

Впервые за все время мы отправились обратно не по Другой Стороне. Мой посох треснул, и я невольно поразился тому, как он не распался прямо у меня в руках. Я рассказывал Аргнарду о матери, выуживал из уголков памяти обрывки воспоминаний, делился радостью, испытанной во время нечаянных встреч на улице. Аргнард за время нашего путешествия не сказал ни слова, но я знал, что он внимательно слушает меня. Он заговорил только тогда, когда мы добрели до деревни.

– Тебе нужно починить посох. А после, если хочешь, можешь посетить свою семью.

Тернануру явно не понравилось то, что я сломал посох и едва не сошел с тропы. Целый день я блуждал по лесу, отчаянно пытаясь найти знакомый ориентир. За почти двадцать лет, проведенных в этом лесу, я научился ориентироваться в нем не хуже, чем в родной деревне, но дух, явно желая меня проучить, спутал все знакомые тропинки. И в этом я убедился, когда с наступлением темноты увидел мортера.

В лесу есть места, доступ в которые запрещен даже Проводникам. Каждую ночь обитатели этих мест разбредаются по всему лесу в поисках заплутавших путников и слабых или раненых животных. Большую часть обитателей запретных мест составляют мортеры. Мортером называют душу, привязанную к месту своей смерти. То, что предстало передо мной, совершенно не было похоже на те души, которые я переводил к берегу Триантики. Существо, стоявшее в нескольких метрах от меня, было огромного роста, в лохмотьях, с двумя оленьими рогами и козлиными ногами. Создавалось впечатление, что головы у него не было вовсе, такой маленькой по отношению ко всему телу она казалась. Мортер держал на вытянутой руке старый фонарь, мигающий тусклый зеленым светом, и что-то нечленораздельно мычал. Мычание напоминало жалобный стон, и я, впервые за всю жизнь почувствовав ужас при виде духа, с силой сжал поврежденный посох, символы на котором уже засветились золотом, в ладонях и направил его на мортера.

Казалось, целую вечность мы стояли друг напротив друга. Посох вновь начал прожигать мои руки, но я не обращал на это никакого внимания. Мортер медлил. Фонарь с пронзительным скрипом раскачивался у него в руке, разбрызгивая тусклый свет на будто скорчившиеся от боли деревья. Я и раньше видел этих существ, но никогда в жизни не сталкивался с ними в лесу. Сейчас, с поврежденным посохом, такая встреча могла закончиться для меня на Другой Стороне.

И вдруг он ушел. Развернулся и, качаясь из стороны в сторону, издавая страдальческие стоны, скрылся между деревьев. Я еще долго стоял, с силой сжимая посох, считая удары сердца и вглядываясь в ночную тьму. Позже, через несколько часов, я выбрался из леса по уже знакомой тропинке и, с трудом передвигая ноги от усталости, добрался до своей хижины.

Тернанур починил мой сломанный посох. Но для этого мне нужно было увидеть, что это далеко не самое страшное, что могло случиться со мной и с душой моей матери.

Умение сохранять спокойствие – одно из самых важных качеств Проводника. Здесь, на Другой Стороне, очень тяжело противостоять силам духов и не сойти с тропы. И тогда никакой посох, никакие заклинания не помогут вернуться обратно. А что будет дальше, куда ты попадешь – неизвестному никому.

Мне было сорок два, когда я проводил отца. А в шестьдесят четыре мы попрощались с Ильрой.

Прощание с родными далось мне нелегко, но я прекрасно понимал, что лучшее, что я могу сделать для них – отпустить их души. После смерти матери я посетил дом родных, и мы всю ночь проговорили с отцом и Ильрой обо всем, что случилось за эти тридцать лет. Отца я провожал тридцатилетним мужчиной, а Ильру – десятилетней девочкой. Оба все ещё жили временем, когда вся наша семья была вместе.

Кода мне было девяносто пять, я проводил Аргнарда. Ему на тот момент было двести четыре года, и на протяжении уже десяти лет он не видел мир.

У нас существуют поверья о Галькалле – времени, когда духи со всего света собираются в лесах, горах и озерах, и у каждого смертного есть возможность встретиться с ушедшей душой. Аргнард редко говорит об этом дне и предпочитает отмалчиваться, когда жители заводят с ним разговор о Галькалле.

– Духи посещают эти места не только в ночь Галькаллы, – это было первое, что я услышал от Аргнарда после нашего визита к старейшине. На улице нас плотным кольцом окружили люди, старающиеся вымолить хоть минуту свидания с ушедшим родственником. Однако Аргнард ясно дал понять, что времени на разговоры у нас нет. – И то, увидят они их или нет, не всегда зависит от нас.

Проводники могут открыть вход в мир мертвых, но, чтобы сделать это без вреда для самого себя, требуется особая сила. Сила, которой с Аргнардом не было, когда он открыл врата в мир мертвых.

После ночи Галькаллы Аргнард исчез. Сам я в это время совершал обход по деревне, следя, чтобы границы между мирами не были нарушены. В это время они истончаются, и обитателю одного мира довольно просто свернуть в совершенно другое измерение. Я привык к тому, что Аргнард, общаясь с духами, может исчезать на пару месяцев, но в этот раз, чувствуя непонятную тревогу, я направился в лес.

Аргнарда я нашел сидящим под деревом, почти на самой границе. Напротив него сидел черный медведь, и, стоило мне попасть в поле его зрения, как он, выпрямившись во весь гигантский рост, переваливаясь с боку на бок, исчез в лесной чаще. Посох Аргнарда лежал с ним рядом, а сам он тяжело дышал и, невидяще глядя перед собой, читал защитное заклинание.

Аргнард ослеп, когда открыл врата в мир мертвых по просьбе старой вдовы, желающей увидеть сына.

– Она должна была уйти в этом месяце, поэтому я открыл врата, – после недолгого молчания негромко сказал он, когда я привел его в дом и усадил на кровать. Держался он невероятно спокойно, словно ничего не случилось. Только сидел неестественно прямо и смотрел чуть выше моей головы. – Нам можно открывать врата тем, кого готовы забрать на Ту Сторону.

На вопрос, почему же это случилось, он долго не хотел отвечать. Только потом, когда я бросил попытки выведать все подробности, Аргнард, помедлив, произнес:

– Я испугался. Это была секундная заминка, но и этого оказалось достаточно. Мы не должны поддаваться чувствам и эмоциям, работая с духами, иначе это может плохо кончиться. Думаю, что мне ещё очень повезло.

Аргнард ушел сам. В свои двести четыре года он выглядел лет на пятьдесят. Слепота никак не мешала ему в общении с духами, наоборот, казалось, что он стал чувствовать присутствие гостей из других миров намного лучше.

– Это шрам, – говорил он, неопределенном жестом указывая на свои глаза. – Шрам, оставшийся после очень сильной магии. И духи, и все существа, живущие на границе миров, это чувствуют.

Аргнард рассказал мне о своем решении за несколько лун до перехода. Я, наученный горьким опытом проявлений эмоций в общении с духами, только кивнул, а накануне, выбравшись в лес, всю ночь просил Тернанура дать мне достаточно сил и спокойствия довести души до Триантики.

Мы с Аргнардом на протяжении сорока лет вместе открывали врата. В этот раз я делал все сам, вопреки обыкновению шепча заклинание, а не мысленно его проговаривая. Мы прошли рука об руку половину пути, а потом Аргнард, отделившись, выступил вперед. И его облик, в отличие от тысяч, увиденных мной ранее, совершенно не изменился.

Аргнард так и остался на границе. Проводники не умирают, они остаются между мирами, продолжая выполнять свою работу. Я часто вижу его там, совершая переходы, и почти всегда слышу в голове его голос, подхватывающий слова заклинания и усиливающий защиту.

На протяжении почти ста двадцати лет я перевожу души умерших на Другую Сторону.

За это время я узнал тысячи семей, увидел, как разрасталось место, где я живу, наблюдал, как менялось сознание людей. Одно лишь остается неизменным – шестнадцать переходов из года в год от семи до тридцати двух лун. Не знаю, сколько ещё десятилетий я буду продолжать свою работу, но в одном я уверен точно – после моей смерти не изменится ничего. На мое место придет новый Проводник, а его, в свою очередь, сменит другой. И цепочка никогда не прервется, каким бы важным я не воображал свое существование.

У Проводников, как у старейшины, часто спрашивают совета. Мой совет всегда и для всех один – в любой ситуации, как бы ни было плохо, сохраняйте спокойствие. Отбрасывайте страх, смятение, гнев и печаль, отпускайте то, что уходит, и принимайте то, что идет к вам навстречу.

Ведь на месте старого всегда появляется что-то новое. Как было десятки веков до нас и обязательно будет после.

Источник

Автор: Catherine Diethel

Предыдущий  Следующий