Уже никто и не помнил, как её звали на самом деле. Вечно чумазая веснушчатая девочка с непослушными огненными волосами (в кого только такая уродилась?), и с очень взрослым взглядом. Другие дети сторонились её.

Наблюдая, как те гоняют тряпичный мяч, она раскладывала перед собой опавшие листья или рисовала палкой прямо на земле, а иногда просто говорила: “скоро пойдёт дождь” — и дождь действительно шёл.

Кажется, старая Мэг впервые назвала её "подменышем", а остальные подхватили. И началось:

“Подменыш, скажи, скоро ли сменится ветер? Будет ли добрым улов? А когда вернутся мужчины? А бабушка Милли выздоровеет? За кого мне выйти замуж, Подменыш? А будущей зимой выпадет снег?”

Девочка отвечала уклончиво. Может, пророчества и были правдивыми, но толковать их не умела даже Мэг, а уж та слыла самой умной старухой на Границах.

По осени Подменыш всегда становилась беспокойной: просыпалась на рассвете, убегала в лес, бродила там до самого заката, но неизменно возвращалась с пустой корзинкой. Иногда люди видели, как она прислонялась лбом к стволу дерева и тихонечко напевала себе под нос. А всякого, кто пытался слушать её песню, одолевал сон.

И люди, прежде не любившие девочку, стали её бояться.

— Это Подменыш накликала на нас беду! — старая Мэг погрозила небу узловатым пальцем. — Весь урожай градом побило. А то ли ещё будет! На Границах-то нынче неспокойно. Неровен час, опять придёт война…

— Нужно отвести её в лес, — поддакнула вязальщица Нэн. — И оставить у священного дуба. Слыхала я, в наших краях прежде так делали, чтобы умилостивить фейри.

— Не смейте! — растолкав женщин, в круг выбежала Элис, мать Подменыша. — Вот вернётся Джо, спросит “где моя любимая дочь”? Что вы ему тогда скажете?

— Элис, дорогая, — Мэг приобняла её за плечи, — ты всего три года прожила с любимым мужем, а ждёшь его уже семь лет. Не думаю, что он когда-нибудь вернётся. Его корабль наверняка разбился.

— Это не ваша дочь, Элис, — зашипела ей во второе ухо Нэн. — Её подменили фейри. Девочка не похожа ни на тебя, ни на Джо. Неужто ты не помнишь, какая гроза разразилась в день её рождения?

— Решайся, — Мэг больно сжала её плечо. — Пусть фейри забирают своего подкидыша. Здесь ей всё равно не жить.

Элис со вздохом опустила светлую голову.

— Будь по-вашему. Раз так, я сама отведу её в чащу.

Они отправились в путь на рассвете, и никто не вышел проводить их.

"Я не вернусь домой, — так думала Элис, крепче сжимая руку дочери. — Если нам суждено сгинуть в лесу, то только вместе".

Девочка (которую на самом деле звали Эллин) семенила рядом и улыбалась.

В лесу было тихо, как бывает только ранней осенью, когда воздух становится прозрачным, как хрусталь. Тропка уводила в низину, под ногами шуршали жёлтые листья, а в воздухе пахло грибами и дождём.

Эллин молчала всю дорогу, пока впереди не показался просвет.

— Почти пришли, — она вытянула вперёд пальчик. — Вон тот дуб, возле которого ты меня оставишь.

— Так ты всё слышала? — несчастная мать ахнула, прикрыв рот ладонью.

— Нет. Но я всегда знала, что так будет.

— И всё равно пошла со мной?

Девочка пожала плечами:

— Всё, что ни делается, всё к лучшему.

— Я не брошу тебя, — как ни старалась Элис сдержаться, но по её щекам покатились слёзы.

— Тебе придётся.

Священный дуб поскрипывал на ветру и шелестел листвой, на его ветвях сидели три яркие малиновки. Элис с дочкой подошли ближе, но птицы даже не подумали улетать.

— Не понимаю, зачем мы вообще пришли сюда, — пробормотала Элис, отмахнувшись от липкой паутинки. — Может, стоило пойти в дальние поселения? Нас там не знают. Перезимуем, а там и до города можно податься…

Она сказала это просто, чтобы успокоиться. На самом деле на Границах не привечали чужаков: ведь даже слабая женская рука может в ночи открыть врагу ворота.

— Ты пришла оставить меня здесь, — напомнила Эллин, тряхнув копной рыжих волос, — и я останусь.

Она вытащила из кармана передника ломоть хлеба и раскрошила его на ладони. Одна из малиновок тут же подлетела и принялась клевать угощение.

В низину спустился туман, хотя время уже перевалило за полдень. Элис послышалось, будто совсем неподалёку кто-то запел. И мелодия казалась такой знакомой, вот только слов было не разобрать.

— Что это? — она сама не заметила, как произнесла это вслух.

Малышка Эллин улыбнулась:

— Ты слышишь? Это Шеллен по прозвищу Сон Земли. Песней она убаюкивает холмы и равнины к приходу зимы. Чтобы те не вымерзли, когда налетят северные ветра.

— Скажи, — Элис взяла дочку за плечи и развернула к себе, — старая Мэг и Нэн-вязальщица были правы? Ты ведь не человек?

— И да, и нет, — Эллин хихикнула, и малиновки весело зачирикали, будто бы потешаясь вместе с ней. — Я могла бы стать смертной, как ты, но, знаешь, что-то не хочется. Тётя Шеллен зовёт меня. Я должна помочь ей петь. А тебе пора, уходи.

Элис в отчаянии замотала головой:

— Ни за что!

— Почему? — в голосе девочки послышалось удивление. — Ты ещё можешь вернуться к людям.

— А зачем? — Элис горько усмехнулась. — Мой любимый утонул в море, а дочь собирается уйти к фейри. Молодость прошла. Кем я стану? Одинокой и несчастной старухой вроде Мэг?

— Иди, — повторила Эллин. — Всё может измениться. А вдруг твой Джо ещё вернётся?

— Нет. Я не из тех, кто гонится за ложной надеждой. К тому же, мне снился сон, в котором твой отец попрощался со мной.

Песня стала громче. Элис будто бы начала разбирать отдельные слова. Малиновки сорвались с насиженных мест и закружились над её головой.

— Я скажу это это в третий и в последний раз: уходи, — туман стал настолько густым, что тоненькая фигурка Эллин почти потерялась во мгле. — Разве ты не хочешь отомстить Мэг, Нэн и другим женщинам, которые злословили у тебя за спиной? Если бы я на самом деле была человеком, они обрекли бы нас на верную смерть. Я могу помочь тебе наказать их.

— Что проку в мести? — Элис поджала губы. — Я хочу остаться здесь, с тобой.

До её ушей донёсся мягкий завораживающий голос, теперь она разбирала каждое слово колдовской песни:

“С незапамятных времён так заведено: я несу в ладонях сон тёплый, как вино. Ждут усталые холмы, реки и поля, до конца седой зимы пусть уснёт земля”.

Элис вдруг поняла, что уже слышала её прежде, только почему-то позабыла, а теперь вдруг начала вспоминать. Там, на Границах, она никогда не пела, даже по праздникам, но сейчас ей до дрожи в коленях захотелось помочь незримой певунье. Она едва успела удивиться, а нужные слова уже сорвались с кончика языка:

"Ветви куполом сплелись, ожидая нас. Засыпай, зелёный тис и угрюмый вяз. Всех от холода укрыл сонный листопад, в жарком пламени рябин беды прогорят”.

Она моргнула, и мир изменился. Кружащие над головой малиновки обернулись тремя золотоволосыми девами в жёлтых и алых одеждах. Старшая из них (та, что клевала хлеб) протянула ей спелое яблоко. Элис без страха взяла его, погладила пальцем алый бок и надкусила. По губам потёк сладкий сок. С горчинкой.

Она заметила, что старое платьице малышки Эллин стало рубашкой из кленовых листьев, подпоясанной побегом плюща. Изменилась и сама Элис — её руки теперь обвивали браслеты из белого золота, грубые башмаки превратились в мягкие кожаные сандалии, а уж наряд… наверное, такого не было и у самой королевы!

— Теперь ты вспомнила? — дочка тронула её за рукав.

И сердце забилось часто-часто, как у птички. Ну конечно! Как она вообще могла забыть?

Когда-то её называли Уллен — Сон Деревьев. И они с Шеллен были родными сестрами. Каждую осень их песня убаюкивала природу, и длилось это многие века, пока однажды глупая Уллен не повстречала в лесу смертного и не полюбила его. Ради Джо она решила уйти к людям, и сестры-фейри, отпустили её, начисто стерев память о прежней жизни, чтобы Уллен не тосковала об утраченном.

— Так это ты каждую осень пела деревьям вместо меня? — она пригладила непослушные волосы дочери, и та кивнула.

— Ага. Кто-то же должен был.

— Страшно представить, что я могла состариться и больше никогда не вернуться домой…

Уллен подумала, что, наверное, сильно любила Джо, раз смогла отказаться от всего этого. И всё же любовь умерла... Ах, если бы она сохранила колдовскую силу, то наверняка сумела бы успокоить ветра, и его корабль не разбился бы о прибрежные скалы. Но набожный рыбак так боялся дев из волшебной страны, что никогда не согласился бы связать свою жизнь с одной из них. И Эллин не появилась бы на свет...

— Это был твой выбор. Тогда и сейчас, — из-за дуба вышла Шеллен и Уллен, рыдая, упала в её объятия. — С возвращением, сестрица.

Взявшись за руки, они закружились в танце, словно два одинаковых листка, сорванных ветром. И с каждым оборотом память о жизни среди людей тускнела, осыпаясь подобно краскам на старом холсте. Вскоре от неё совсем ничего не осталось, кроме лёгкой горечи на языке. Но прошлое больше не заботило Уллен. Теперь она знала, что всегда ощущала этот полынный и терпкий привкус осени.

Отыскав глазами малышку Эллин, она светло улыбнулась:

— Ты была права. Всё, что ни делается, всё к лучшему. Только подумайте, отныне мы сможем петь нашу песню на три голоса!

Чароит - Волшебные истории

Яна Григорьева

Предыдущий  Следующий