Я не знаю, как её звали и кем она была, не знаю даже, считалась ли она красивой, харизматичной, притягательной. Всё, что мне известно, это то, что она до безумия любила своего мужа, а он любил её. И это чувство двух простых безымянных людей прошло сквозь эпохи.

Это был двадцать первый век, кажется, его первая четверть. Когда их разлучали работа или обстоятельства, муж иногда радовал любимую сообщениями: милыми, страстными, романтичными, проникновенными. Любил он и голосовые. Неизвестный мужчина прошлого надиктовывал слова любви супруге, и та слушала их позже, освободившись. Одна из записей ей особенно понравилась: там муж страстно, увлечённо говорил:

«Я тебя очень люблю, больше жизни. Мне кажется даже, что если призраков не существует, я стану после смерти первым привидением в истории просто чтобы быть с тобой».

Женщина часто переслушивала это сообщение, и что-то замирало внутри от его пылкого «очень». Я тебя люблю... очень люблю... Они были счастливы, верны друг другу, искренни.

А потом муж умер. Тоже очень просто и по-человечески. И остались от него лишь сообщения да голос.

Неизвестно, сколько приходила в себя женщина. Не осталось свидетельств того, как она держалась в те дни, месяцы, годы. Но бедняжка скучала по нему. Она тосковала, и тоска однажды стала настолько невыносимой, что женщина прошлого воскресила его голос. Так муж стал призраком — и, подпитываемый батарейками, его голос из маленькой круглой коробочки раз за разом вещал: «Я тебя очень люблю». Больше в этой коробочке ничего не было, только голос и признание некогда живого человека.

Позже умерла и женщина, и голос остался один.

Дальнейшую историю коробочки проследить сложно. Её забрал кто-то из новых жильцов, потом подарил знакомому, тот её продал... Реликвия чужого брака гуляла из рук в руки, и один видел в ней ценность, а другой выбрасывал в мусор, откуда её позже доставали бомжи. Как бы то ни было, батарейки менялись исправно, и дешёвая вещица раз за разом возвращалась на арену человеческих жизней. Она пережила несколько войн в разных странах, видела море смертей и поцелуев, поддерживала жизнь в чужих сердцах, хоть и появилась благодаря её недолговечности. Потом случилась война, общая для всех, и коробочка затерялась окончательно. Я бы решил, что это всё выдумка, смешная сказка, пережившая другие, более древние, если б не видел её. И не слышал.

...Когда на Земле остаётся лишь горстка людей, звание президента Мира не кажется больше нелепым. Мы поостереглись держаться порознь: однажды это кончилось плохо, и теперь мы видели спасение лишь в сотрудничестве. Объединившись, остатки человечества собирались воссоздать цивилизацию из руин. Таковы были планы... Но горе людей в том, что мы не учимся на ошибках.

Первую в истории нового человечества войну назвали Яростной. Она и была таковой: остатками оружия неумело, но отчаянно люди пытались добить друг друга. Мы бились за господство над выжженной землёй, за истощавшие ресурсы, за возможность начать эру по-своему. Я не хотел этого, но меня не спросили — наш лидер видел мир лишь в красном цвете, словно мало пролилось уже крови. Во вражеском войске оказались граждане той страны, что развязала Третью мировую, и ненависть к дурному правительству переползла на них.

Как сейчас помню: пот заливает глаза, криво пошитая из тряпок форма натирает везде, где можно. Я стою на коленях и целюсь из пистолета — раритета, который удалось найти в одном полуразрушенном музее и привести в рабочее состояние. Парень на мушке напуган; я вижу, как тянется у него рука к гораздо более современного бластерному пулемёту. Заряд наверняка на исходе, но меня положить хватит. Незнакомец медлит. Он гражданин страны, начавшей уничтожение мира, и он не стреляет. Я вижу в его глазах жалость, боль, решимость — и нажимаю на курок первым. После столького пережитого в людях не осталось милосердия. Во мне тоже. Мне больно, и я убиваю за право умереть естественной смертью лет через сорок на опустевшей планете.

Паренёк падает. Я подхожу, добиваю его ударом по голове — патроны нужно беречь. Так просто. Так покорно. И, привычно обшаривая карманы, натыкаюсь на неё. На мифическую легендарную коробочку.

Я и не сразу узнаю её. Случайно нажимаю кнопку, и в тишине над трупом врага звучит голос, как насмешка над человечеством, его духовной и технологической деградацией:

 — Я тебя очень люблю. Больше жизни.

Запись проиграла раз двадцать пять, пока аппаратик не разрядился. Всё это время я стоял живой мишенью. Опомнился, спрятался в тень здания. Лицо отчего-то было мокрое. Солёное. Я вдруг понял, что плачу, как мальчишка. Достал из снаряжения набор батареек — на вес золота, собранные с таким трудом! — и поменял износившуюся. Мирный, страстный голос неизвестного снова и снова произносил те же слова, а моя рука на оружии всё больше ослабевала. Наконец пистолет скользнул в кобуру. Я выключил аппаратик и побрёл в наш лагерь. Теперь я твёрдо знал, что делать дальше.

За ночь запись переслушали все. Многие плакали, как и я: вспоминали жён, мужей, детей и родителей, братьев и сестёр — всех, кого потеряли. Тех, чей уход ожесточил сердца выживших. Их голоса мы услышать не могли, зато слушали голос другого мертвеца и всё больше понимали: хватит. Никто не погибнет от оружия сейчас, когда человечество и так на исходе. К утру план переворота был готов.

Лидер был изгнан. Мы решили обойтись без насилия даже по отношению к нему. Обезоруженный, злой, он ушёл из лагеря; мы же отправились на переговоры к врагу с белой тряпкой на вздёрнутом вверх обломке трубы. Переговоры были странными: в тишине почти час без перерыва мы слушали Голос. Он стал для нас голосом разума и милосердия, чем-то священным и вместе с тем родным, тёплым. После суток раздумий я всё же вспомнил детали путешествий коробочки по миру. Ещё до войны она учила людей пониманию и любви, останавливала от насилия и жестокости. Не остановила. Но теперь, став гимном нового возрождающегося государства, обязательно остановит.

Перемирие было заключено. Оружие уничтожено. И мы вместе начали возводить на руинах нашу новую славную цивилизацию.

© Лайкова Алёна
 

ПредыдущийСледующий