Пыль, поднятая конницей, улеглась, и Миор продолжил свой путь, подняв с земли искусный резной посох. Негоже магу встречаться с воинами Его Величества после того, как не далее, чем седмицу назад, самолично перекинул сопляка через колено и выпорол посохом, словно провинившегося пастушьего сына. Миор знал, что вздорный сынок предыдущего правителя причислил его к перечню опаснейших государственных преступников — до тех пор, пока мальчишке не понадобится совет. А совет Его Величеству пригодится очень скоро, потому что земельная реформа, самолично им введённая и ставшая причиной порки, вызовет волну бунтов. 

— Вздорный мальчишка! — фыркнул маг, а затем усмехнулся: — Что ж, Ваше Величество, вам долго придётся меня разыскивать. 

Вдруг из кустов раздался надрывный плач, принадлежащей молодой девушке — может быть, даже девочке, и Миор вздрогнул: каменный шар в навершии посоха покрылся инеем. Кажется, малышка собиралась броситься в реку или сотворить с собой ещё что-то нехорошее... 

Маг вздохнул и свернул с утоптанного большака, чтобы найти плачущую девицу. Это оказалось проще простого: золотоволосая девочка лет тринадцати сидела на ближайшем пеньке и горько плакала. Причину плача удалось определить безо всякой магии — штопанная-перештопанная холщовая юбка топорщилась на заметно округлившемся животе. 
Миор нарочито громко переломил ногой сухую ветку, и девчушка вскинулась, уставившись на мага заполошными глазами, словно маленький испуганный зверёк. 
— Здравствуй, милая! — чуть склонил голову мужчина. 

Пичужка только кивнула и снова разревелась. Она была так поглощена своим горем, что не испугалась странного незнакомца в испещрённом рунами плаще. 
— Чего ревёшь? — спросил девочку Миор. — Могу я помочь твоему горю? 

Незнакомка поняла его неправильно, закрыла руками живот и промычала сквозь слёзы: 
— Не трогайте! Уйдите! Люблю его! Мой! 

Девочка, видимо, приняла его за деревенского лекаря, предлагающего избавиться от нежелательного дитя. И при этом сама думала сигануть в реку с обрыва! Маг со вздохом опустился на соседний пенёк и посмотрел на испуганную и зарёванную пичужку. 
— Родители со двора погнали? 
Девушка кивнула. 
— А отец ребёнка на порог не пустил? 

На этот раз малышка помотала головой и ответила: 
— Он воин! Побыли в нашей деревне и поминай как звали! 

Такое случалось частенько, и обычно отцы и матери были не против — разбавить жидкую крестьянскую кровь благородной кровью воина было почётно. Однако в этот раз, видать, вышло иначе. 

— Они все считают, что я с соседским сыном, говорят, что не стал бы ратник со мной якшаться... — словно угадав его мысли, проревела горемыка. 

Девчушка снова залилась слезами, но внутри у неё начало рваться что-то, тянущее на речной обрыв. Маг щедро вплетал в слова силу, пытаясь поддержать несчастное создание. Она и впрямь влюбилась в соблазнившего её воина, отдалась ему не по похоти и расчёту, а по любви, мечтала назвать сына его именем. Но не суждено было сбыться мечтам о счастье, и теперь маленькая пичужка помышляла о реке. 

Бедолага... Миор не был лекарем, но ему хватило сил и знаний, чтобы понять — маленькому человеку в утробе было даже хуже, чем его горемычной матери. Малыш страдал и мучился — девчушке нужна была очень опытная повивальная бабка, а лучше Силу Имеющий, чтобы спасти обоих. 
Правильней было бы бросить девочку одну, а лучше всего дать одну из трав, хранящихся в глубине сумки: пусть бы уснула с улыбкой на лице, думая, что её любимый вновь с ней, и не проснулась бы больше. 

Миор был на войне и привык убивать или дарить смерть, как милосердие, но малышке было ещё жить да жить — в маленьком тельце стучало жадное до жизни сердечко, пусть и растерзанное несчастной любовью. 
— У тебя есть, куда идти? — вздохнув, спросил маг. 
Девочка только мотнула головой. 
— А со мной пойдёшь? Не напугаешься? 
На этот раз малышка выдавила сквозь всхлипы: 
— Или с тобой, добрый человек, или сразу в реку... Мне тебя страшится нечего! 

Сработала ли магия или повлияла безвыходность ситуации, но малышка и впрямь мысленно потянулась к страшному и странному незнакомцу. Миор помог девушке подняться и потащил за собой. До спрятанной в лесной глуши избы оставалось три дня пути, а горемыка могла разродиться в любой момент, и тогда, в лесу, без тёплой воды, зелий и магического круга, Миор бы погубил и мать и дитя. 

* * * 

Когда склизкий, синюшный комок плоти, с трудом извлечённый из полуживой девки, заорал на всю баню, Миор уже пожалел, что связался с этими двумя. Он истратил всю свою силу; его пошатывало и хотелось спать, но нужно было затащить младенца и новоявленную мамашу в избу, сунуть младенцу мамкину сиську и чуть-чуть подлечить роженицу. 

Девка так и не представилась, поэтому маг так и продолжил величать её «девкой» в глаза и за глаза. Зато когда та смогла вдохнуть первый глоток воздуха после того, как вытолкнула из себя дитё, то первое, что сорвалось с её пересохших губ, это было: 
— Валиар! Валиар, сынок! 
Наверное, в честь отца. Зацепил девку воин! Ну ничего, пусть привыкает, что в жизни не всё ладно и гладко, как в сказах! 

* * * 

Дни в лесной избе текли медленно и плавно. Девка пришла в себя, назвалась Сиавой и бросилась помогать Миору по хозяйству — отрабатывать долг. Но жизнь — это не то, что можно отработать, жизнью не обязывают. Маг попытался объяснить это глупой пигалице, но не смог: она лишь сильнее старалась помочь, не щадя себя. Так продолжалось до тех пор, пока мужчина не выловил Сиаву из ручья, в котором та пыталась стирать, но измотанная и усталая, уснула и свалилась в воду. Надавав глупой девке оплеух, маг запер её в избе и выпускал только изредка — на солнышко полюбоваться. 

Так прошёл год, так прошёл второй. Младенец вырос в надоедливое и непослушное существо: ронял склянки с зельями, громко шумел, норовил стянуть камешек с руной... Сиава только качала головой и рассыпалась в извинениях перед своим спасителем, однако Миор отчего то не сердился на этих двоих. С ними рядом было тепло и уютно. Однако в соседней деревне вскоре прознали о том, что в глуши живёт маг с дочкой, и к дочке, статной и полнотелой красавице, пусть и с ребенком, потянулись сваты... 

«Хорошо, что за отца приняли!» — усмехался маг и спрашивал:
— Пойдёшь замуж за сына старейшины? 
Но Сиава качала головой и прижималась щекой к плечу Миора. 

Так продолжалось до тех пор, пока в лесную избу не повадился ходить молодой кузнец. Вроде бы за мазью от ожогов, но маг знал, что для кузнецов такие раны — и не раны вовсе. Засмотрелась Сиава на статного да пригожего парня: глаза серые, как весенний лед, волосы — словно золотая рожь, а уж шире плеч за сто вёрст в округе не сыщешь. Пошла Сиава за кузнеца, вошла в его дом молодой хозяюшкой. Долго ещё она ходила к Миору, угощала блинами и пирогами, рассказывала, как жизнь поживает... 

А потом вдруг пришла, глядь — а изба стоит пустая. Ушёл маг на войну, с подругой-Смертью разговоры говорить. 

Сильно опечалилась Сиава, да таила эту печаль от мужа. Вскоре подзабылся лик мага, стёрся из памяти, только голос звучал иногда в ушах, когда ветер гудел в трубе, а нутру становилось пусто и холодно. 

* * * 

Радостна была Сиава — нашёл старший сын себе жену. И ликом пригожа, и рукодельница отменная, и хозяйка строгая. А главное, любовь между молодыми с первого взгляда было видать. 

Свадьба была широкая, гуляло всё село. Пригласили даже странника-сказителя, что проходил мимо. Но не просто так поили-кормили — напились, расшумелись, сказ потребовали. 

—- Расскажу я вам одну быль! — усмехнулся странник. — Про мага, чьи кости покоятся в одном кургане с недавно почившим правителем... 

Стукнуло сердце у Сиавы, почуяла она недоброе. А сказитель описывал подвиги мага, как тот, не щадя жизни своей, защищал своего правителя на войне, а в миру помогал царствовать праведно и мудро, не отказывал в совете. Однако, когда брат правителя вероломно подослал во дворец убийц, то хоть и пожертвовал своей жизнью, но не спас своего господина. 
— Как звали того, мага? — вскинув голову, спросила Сиава. 
— Миор Наимудрейший, — с гордостью произнёс сказитель. 

Женщина не изменилась в лице, досидела до конца пиршества и ушла с мужем домой, оставив молодых вдвоём в новой избе. Однако, когда муж крепко уснул, а на небе зажглась зеленоватая утренняя звезда, она тихо собрала котомку и выскользнула за дверь. 
— Простите меня! — прошептала она, на миг замерев перед порогом. 

* * * 

Много дней странствовала Сиава, пока не узнала, где лежат кости Миора. Много дней искала она это место, пока не вышла к песчаному холму, выложенному камнями — здесь покоился тот, кого женщина так и не смогла забыть. Скинула она с плеч котомку, взошла на курган, улыбнулась нездешней улыбкой, прилегла на горячий песок — да и обернулась кустом вереска на могиле. Отныне Сиава больше никогда не покидала любимого, а её любовь расцвела пахучими медовыми цветами, вокруг которых каждое лето увивались трудяги-пчёлы и толстые пушистые шмели, своим гулом восхваляя живое и сущее.

Кузнец снов | Софья Волошина

Предыдущий  Следующий