Многие наши качества закладываются в детстве. Детство даёт нам настрой на будущее, рождает страхи и взращивает мечты. Оно определяет нашу взрослую жизнь. Поэтому я уверен, что всё было предопределено и записано в книгу рока уже тогда, в мои восемь лет, когда я стоял на улице, прижимая к груди худенький томик чужих стихов.

Замершим напротив меня сорванцам не было никакого дела до книг. Им было плевать, что этот сборник мне подарил старший брат, с которым я виделся лишь раз в год. Плевать, что это были мои любимые стихи, зачитанные до дыр, дышащие, живые, светлые. Вернее, хулиганы прекрасно всё это знали, так же, как знали меня самого, робкого ученика младших классов, и это знание подстёгивало их с мерзкими улыбками наступать на мою съежившуюся фигурку. Я молча стоял, вжимаясь лопатками в холодную стену здания. Книга под моими ладонями трепетала как живая.

— Ну чё, сопляк, — протянул один из парней, совсем по-взрослому зажимая сигарету губами, — сам сдашься, или тебе помочь?

— Гони книжонку, — подхватил его приятель, демонстрируя в оскале все свои дырки в зубах. — У нас с батей как раз дровишки закончились. Будет что в огонь кинуть.

Парни дружно загоготали. Я затравленно зыркнул по сторонам, ища пути отступления. Сверлящий взгляд вожака провожал каждый поворот моей головы. Бежать некуда. Догонят и изобьют. Ещё и ногами надбавят. Останусь здесь — тоже поколотят. Выход был лишь один: отдать книгу. Они ведь пришли отобрать именно её. Насолить, унизить, надругаться над первой детской святыней. Такого развлечения им бы вполне хватило. Нужно всего лишь сдаться, постоять рядом, глядя, как рвут, топчут, выкручивают мои любимые страницы, потом получить подзатыльник и идти домой. Невредимым. Я опустил голову, рассматривая свои ботинки. Как же не хотелось получать...

— Ну? Долго нам ждать? — сплюнул слова, как косточки, заводила.

Я не ответил и только крепче прижал к себе томик. Мой молчаливый выбор поняли мгновенно.

— Сам захотел, — угрожающе послышалось над головой.

Тяжёлое колено прилетело в живот. Я пискнул и упал на голую землю, под градом ударов всё больше стискивая пальцы на переплёте.

Меня оставили только через полчаса жестокого избиения. Всё тело гудело и крутило от боли. Кажется, мне сломали ребро. Под носом скопилась кровь, которая теперь капала на следы их ботинок. Я был еле жив и даже не мог сам подняться. Потом меня найдёт добрая соседка и отведёт к маме, которая, причитая и охая, уложит в постель и вызовет врача. Ещё месяц я не буду ходить в школу, пропустив таким образом множество знаний, за которыми всегда гонялся. Но пока я не знал этого и лежал на земле, слабо, но искренне смеясь. По щекам текли слёзы, мешаясь с пузырящейся под дыханием кровью, а грудная клетка отдавалась болью. Но я лежал и тихо смеялся, потому что к ноющей груди была прижата книга. Как ни старались мучители, им не удалось вырвать её из окоченевших пальцев малолетки, решившего во что бы то ни стало защитить чужие стихи.

Тогда-то, с моим первым подвигом, всё и началось.

Я рос, не умея оставаться в стороне. Будучи сам обыкновенным слабым человеком, рисковал собой, чтобы защитить других. При всей моей физической хрупкости душа полнилась яростным желанием бороться с несправедливостью. Я просто не мог сдаваться — я разучился этому в тот свой первый подвиг, когда лежал на земле, кашляя кровью на стиснутую в руках книгу. Даже боясь, даже не имея ни надежды на успех, я единственный шагал навстречу обидчикам и мерзавцам. Со временем учился обходиться малой кровью, но отчаянная решимость защищать невинных никуда не исчезла. Возможно, сдайся бы я тогда, в свои 8 лет, всё было по-другому. Но я совершил свой первый детский подвиг, и в книге рока была сделана пометка.

Сожжение книг — одно из ужаснейших существующих преступлений. Сжигая их, люди уничтожают мысли, души, заключённые на страницах. Они уничтожают чужое посмертие, след в истории, живой отпечаток человека. Они убивают слова, рвавшиеся к миру, как птицы, запертые в клетках. И чаще всего это происходит из-за трусости самих убийц.

Беспомощного врага уничтожить легче. Ведь книги не способны себя спасти.

В тот день Опернплац в Берлине была заполнена как никогда. Всюду, куда ни кинь взгляд, виднелись новенькие формы и довольные лица студентов. Из-за плотно сгрудившейся толпы едва можно было стоять. Речи, звучавшие над головами, вызывали тошноту. Студенты, должные защищать наследие немецкой литературы, смотрели на возводимый костёр как на интересное зрелище. Тысячи книг распростёрлись на земле, беспомощно взывая своими обложками к небесам.

Я и сам не помню, как вынес тогда из пожара десяток книг. Я и сам не понимаю, как меня не поймали.

Я знаю только, что в следующие годы укрывал в своём доме не только людей, но и спасённые бедные книги, на страницах которых звучали живые мысли людей, не желавших такого будущего. Я перечитывал их по вечерам, и слова великих авторов звучали во мне днём, перекрывая рвущиеся в уши нацистские гимны. Мне повезло пережить это безумие до самого конца войны — и спасённые книги прошли этот путь со мной.

Тогда же, не зная ещё всего, но чувствуя надвигающуюся катастрофу, я стоял в толпе под хлёсткими ударами ветра, вспоминал свой первый подвиг, и по моим щекам катились слёзы беспомощности от того, что я, простой человек, не могу спасти все эти тысячи горящих томов.

Чашечка чистой ночи | Алёна Лайкова

ПредыдущийСледующий