Федерико Гарсия Лорка – ярчайший поэт Испании ХХ века, завоевавший народную любовь, и всемирное признание. Он проявил себя не только как поэт и драматург, но и как музыкант и художник, создатель театра и режиссёр. Причём между словом и кистью, музыкой и жестом у него не было чётких границ.
Но Лорка - не только гениальный поэт и драматург. Есть ещё нечто, неразрывно связанное с его творчеством. Это — неотразимо притягательная личность Лорки. О нём писал Пабло Неруда: «Он был подобен щедрому, расточаемому добро духу. Он впитывал и дарил людям радость мира, был планетой счастья, жизнелюбия.…»
Его называли «солнечным юношей», бродягой, фантазёром, для которого жизнь была «радостью вопреки всему».Лорку любили не только за стихи: сердца людей откликались ему, как откликаются рассвету, дождю, луне, солнцу. Он рано понял одну мудрую вещь: радости надо учиться. Надо растить её в себе. В одну из самых горестных и тяжёлых минут Федерико писал другу: «Будь радостен! Это нужно и должно — быть радостным... Измученный душевной борьбой и доведённый до предела — я остаюсь верен моему правилу — радость вопреки всему». И ещё ему принадлежат такие замечательные слова: «Самая печальная радость — быть поэтом. Всё остальное не в счёт. Даже смерть».

«ПЕСНЯ О СЕМИ СЕРДЦАХ»
Семь сердец
 ношу по свету. 
В колдовские горы, мама, 
я ушёл навстречу ветру. 
Ворожба семи красавиц
 в семь зеркал меня укрыла. 
Пел мой голос семицветный, 
разлетаясь легкокрыло. 
Амарантовая барка 
доплывала без ветрила. 
За других я жил на свете
и живу. Мою же душу 
в грош не ставят мои тайны, 
и для всех они наружу. 
На крутой вершине, мама 
(той, где сердце заплуталось, 
когда с эхом побраталось), 
повстречались я и ветер. 
Семь сердец ношу по свету. 
Своего ещё не встретил!

* * *

«СОНЕТ О НЕЖНОЙ ГОРЕЧИ»
Мне страшно потерять в сиянье дней 
свет глаз твоих, не ощущать ночами 
твоё дыханье на щеке своей; 
лишь одиночество - в зеркальной раме.

Мне больно быть без листьев и ветвей – 
ствол, выброшенный на берег волнами; 
а без плодов стократ ещё больней – 
кормился червь страдания плодами.

И если ты - мой потаённый клад, 
мой крест и боль, что пролилась слезою, 
а я - твой пёс, что подчиняться рад, -

не дай утратить найденное мною 
и пусть летит мой поздний листопад 
вслед за твоей изменчивой рекою.

* * *

«ЕСЛИ Б МОГ ПО ЛУНЕ ГАДАТЬ Я»
Я твоё повторяю имя 
по ночам во тьме молчаливой, 
когда собираются звёзды 
к лунному водопою 
и смутные листья дремлют,
свесившись над тропою. 
И кажусь я себе в эту пору 
пустотою из звуков и боли, 
обезумевшими часами, 
что о прошлом поют поневоле.

Я твоё повторяю имя 
этой ночью во тьме молчаливой, 
и звучит оно так отдалённо, 
как ещё никогда не звучало. 
Это имя дальше, чем звёзды, 
и печальней, чем дождь усталый.

Полюблю ли тебя я снова, 
как любить я умел когда-то? 
Разве сердце моё виновато? 
И какою любовь моя станет, 
когда белый туман растает? 
Будет тихой и светлой? 
Не знаю. 
Если б мог по луне гадать я, 
как ромашку, её обрывая!

* * *

«ДОЖДЬ»
Есть в дожде откровенье - потаённая нежность. 
И старинная сладость примирённой дремоты, 
пробуждается с ним безыскусная песня, 
и трепещет душа усыплённой природы.

Это землю лобзают поцелуем лазурным, 
первобытное снова оживает поверье. 
Сочетаются Небо и Земля, как впервые, 
и великая кротость разлита в предвечерье.

Дождь - заря для плодов. Он приносит цветы нам, 
овевает священным дуновением моря, 
вызывает внезапно бытие на погостах, 
а в душе сожаленье о немыслимых зорях,

роковое томленье по загубленной жизни, 
неотступную думу: "Всё напрасно, всё поздно!" 
Или призрак тревожный невозможного утра 
и страдание плоти, где таится угроза.

В этом сером звучанье пробуждается нежность, 
небо нашего сердца просияет глубоко, 
но надежды невольно обращаются в скорби, 
созерцая погибель этих капель на стёклах.

Эти капли - глаза бесконечности - смотрят 
в бесконечность родную, в материнское око.

И за каплею капля на стекле замутнённом, 
трепеща, остаётся, как алмазная рана. 
Но, поэты воды, эти капли провидят т
о, что толпы потоков не узнают в туманах.

О мой дождь молчаливый, без ветров, без ненастья, 
дождь спокойный и кроткий, колокольчик убогий, 
дождь хороший и мирный, только ты - настоящий, 
ты с любовью и скорбью окропляешь дороги!

О мой дождь францисканский, ты хранишь в своих каплях 
души светлых ручьёв, незаметные росы. 
Нисходя на равнины, ты медлительным звоном 
открываешь в груди сокровенные розы.

Тишине ты лепечешь первобытную песню 
и листве повторяешь золотое преданье, 
а пустынное сердце постигает их горько 
в безысходной и чёрной пентаграмме страданья.

В сердце те же печали, что в дожде просветлённом, 
примирённая скорбь о несбыточном часе. 
Для меня в небесах возникает созвездье, 
но мешает мне сердце созерцать это счастье.

О мой дождь молчаливый, ты - любимец растений, 
ты на клавишах звучных - утешение в боли, 
и душе человека ты даришь тот же отзвук, 
ту же мглу, что душе усыплённого поля!

* * *

«ПОСЛЕДНЯЯ ПЕСНЯ»
Ночь на пороге.
Над наковальнями мрака 
гулкое лунное пламя.
Ночь на пороге.
Сумрачный вяз обернулся 
песней с немыми словами.
Ночь на пороге.
Если тропинкою песни 
ты проберёшься к поляне...
Ночь на пороге.
...ночью меня ты оплачешь 
под четырьмя тополями. 
Под тополями, подруга. 
Под тополями.

* * *

«ГИТАРА»
Начинается плач гитары. 
Разбивается чаша утра. 
Начинается плач гитары. 
О, не жди от неё молчанья, 
не проси у неё молчанья! 
Неустанно гитара плачет, 
как вода по каналам - плачет, 
как ветра над снегами - плачет, 
не моли её о молчанье! 
Так плачет закат о рассвете, 
так плачет стрела без цели, 
так песок раскалённый плачет 
о прохладной красе камелий. 
Так прощается с жизнью птица 
под угрозой змеиного жала. 
О гитара, бедная жертва 
пяти проворных кинжалов!

* * *

Предыдущий Следующий