Проснулась среди ночи. Приснился плохой сон. Дочка. Она танцевала в ярком луче света, со всех сторон окружённая тьмой. И вдруг свет погас. От этой внезапной тьмы я проснулась. Тревожно на душе. Может, что-то случилось?
Зажгла ночник. Три часа!.. Позвонить? А вдруг разбужу? Послать smsку? Набираю, путаясь в буквах: «Доченька как ты волнуюсь». Не отправлю. Утром позвоню. Что зря беспокоить. Или не зря? Набираю снова. «Отправить». Отчёта о доставке нет. Отключила? Разрядился? Украли? Хорошие мысли в голову не идут...
Попытаться заснуть? Не выйдет.
Почему-то вспомнилась давняя история.
Неделя с небольшим как отправила девятилетнюю дочку в летний лагерь на море: у меня отпуск зимой, пусть погреется-поплещется. И вот звонок. Начальница лагеря:
- Срочно заберите Вашего ребёнка!
- Что с ней?
В мозгу вспыхивает картинка: моя Асюшка в бреду, мечется по кроватке. Да и в бинтах вся…
- С ней всё в порядке…
- Что она натворила?
Мысль лихорадочно мечется, пытаясь подготовиться к ответу. Украла? Нет, она никогда чужого не брала, даже деньги на улице не подбирала. Подралась? Чушь, она очень миролюбивая девочка. Оскорбила кого-нибудь? Едва ли: вывести её из себя непросто, для этого нужно очень постараться. Курит? Неужели? Да не должно быть, она не любит табачного дыма, всегда уходит, когда курит отец.
- Она систематически нарушает дисциплину и режим. Воспитательница отказывается с ней работать, грозит увольнением. Так что приезжайте как можно скорее.
Нарушает дисциплину? Это как? Дерзит, паясничает, берёт все без спроса? Не ходит строем? Не вылезает из воды во время купания? А режим? Не встает утром? Не ест ничего на завтрак, как дома? Нет, не могу придумать ничего, что даст ответ, почему же моего ребенка выгоняют из лагеря.
Добралась быстро. Начальница меня встретила у ворот. Повела к себе в кабинет, бросив кому-то:
- Ведите Белову из третьего отряда. С чемоданом!!!
Вот мы и в кабинете.
- Что всё-таки случилось?
- Я Вам говорила: систематически нарушает дисциплину и режим.
- В чем это заключается?
- Каждую ночь она убегает из лагеря к каким-то бродягам. К вечно пьяным взрослым мужикам. Что надо девочке от них? Вы мне не ответите? Зачем вы её сплавили в лагерь? На перевоспитание?
Больше у меня нет ни вопросов, ни желания находиться в кабинете. Встаю и решительно направляюсь к двери. Это не понравилось начальнице. Бежит за мной, приговаривая: «Мы использовали все возможные методы вразумления. Она не поддается перевоспитанию. И если вы намерены жаловаться…»
В коридоре уже ждёт моя девочка с чемоданом. «Мамочка!» - повисает у меня на шее. Бедная моя девочка, похудела. Или я просто давно её не видела? Хватаю за руку и тяну к выходу.
- Что ты, мамочка, а попрощаться?
И чинно прощается со всеми: с начальницей, воспитательницей, секретаршей. Всех знает по имени-отчеству и ведёт себя так, будто её никто не выгоняет, а просто надо уехать, к сожалению. Я восхищаюсь ею, потому что сама бы так не смогла, ушла бы, громко хлопнув дверью.
Выходим за ворота лагеря. До поезда часов десять.
- Куда пойдём?
- К музыкантам. Надо тебе их увидеть, мамочка. Тогда и ругаться не будешь…
Я набрала воздуха, чтобы сказать «нет», но Ася уже уверенно шла по тропке вдоль лагерной ограды, перекосившись от не по росту большого (хоть и не тяжёлого) чемодана. Надо его у неё забрать. Но идти к «вечно пьяным» бродягам?! А дочь тараторила, не делая паузы для моего «нет»:
- Знаешь, мамочка, я когда услышала, как они играют, я всё время хочу слушать эту музыку. И танцевать. У них один дяденька играет на такой маленькой дудочке, которая поёт, как плачет. И всё время грустно. Я думаю, что дудочку сделали из тростника, из того самого, который «сидел рыбак весёлый»!
А, это бабушкина песня про рыбака, сделавшего дудочку:
Сухой тростник он срезал
И скважины проткнул;
Один конец зажал он,
В другой конец подул.
Кто бы мог подумать, что она помнит эту песню!
- Пришли,- радостный Аськин голос.
Пока ничего страшного нет. На диком пляже мирно стоит «Волга» с прицепом, палатка, навес самодельный… Живописное кострище дымится, на верёвках полощутся полотенца.
- Здравствуйте, дяди музыканты!- во всё горло орет Аська.
В ответ раздаются радостные возгласы, и вот они, бродяги – четверо парней двадцати – двадцати трех лет, заросшие и загорелые, но с признаками интеллекта на лицах - приветливо здороваются, а один даже прикладывается губами к ручке «юной леди». Ася ведёт себя с ними очень радушно и даже покровительственно:
- Это моя мама, познакомьтесь. Я сегодня уезжаю. Мама за мной приехала. Поезд вечером. Поэтому вы ещё сыграете.
Я во все глаза смотрю на этих парней, внимательно слушающих болтовню ребёнка и одобрительно кивающих. Даже лёгкий укол ревности испытываю, уж какое-то слишком близкое, почти домашнее у них общение.
Дочка голосом маленькой занудки обстоятельно рассказывает о своих сборах и прощаниях, а потом без перехода заявляет:
- В той последней музыке надо кое-что поменять. Я придумала как. Слушайте!
И начинает напевать что-то и пританцовывать. А они так внимательно слушают. В её напеве ни мелодии чёткой, ни складу ни ладу… Уж не сумасшедшие ли?
- Постой,- говорит один,- лезет в палатку и возвращается с дудочкой. Другие тоже берут инструменты: гитару, аккордеон, скрипку. Выясняют детали, пробуют, наигрывают, напевают, высчитывают…
Наконец Ася отходит от них и, обращаясь ко мне, произносит тоном конферансье консерватории:
- А теперь прощальный танец! «Танец огня». Музыка дяди Олега. Хореография Аси Беловой. Исполняет ансамбль «Гости с севера». Для тебя, мамочка!
На пустом пляже зазвучала музыка. Я почти не слышала её, потому что смотрела на дочку, мою девочку, которую впервые увидела такой. Не было моря, пляжа, палатки, чемодана, маленькой девочки в розовом платьице. Был огонь.
Сначала он только-только занимался. Дымили отсыревшие поленья. Кое- где стали появляться острые робкие язычки пламени, они всё увереннее, ярче, сильнее. Вот огонь охватил все дрова, вспыхнул, взвился к небу. Он не дымит, не коптит, он может перекинуться на звёзды. Вот-вот уже…
Но мало осталось ему пищи, силы его слабеют, языки становятся короче, холоднее. Он почти совсем забрался в угольки. Как не хочется ему гаснуть! Он молит ветер:
- Помоги!
Тот дует – последний язычок выскакивает из прогоревшего костра - и гаснет.
Музыка обрывается, Аська падает и замирает. Я в ужасе бросаюсь к ней...
На меня смотрят два счастливых глаза:
- Тебе понравилось?
Не могу ответить – слёзы душат. Трясу головой. А сама целую её ручки, маленькие пальчики с грязными неаккуратно подстриженными ноготками, те ручки, которые минуту назад были языками пламени.
- Ура! Маме понравилось! А теперь купаться!
Я пытаюсь осмыслить то, что увидела. В голове не укладывается. Где она этому научилась? Когда? Как здорово у неё получается!
Ко мне подходит «дядя Олег»:
- У Вашей дочери дар. Это от Бога. Очень необычный ребёнок. Трудно Вам с ней будет. Вы только берегите ее. И никогда не запрещайте танцевать. Она музыку чувствует сердцем, душой. А душа диктует ей движения. Не оторвёшься от её танца, не все профи так могут. Если будет очень трудно, вот мой адрес,- он протянул бумажку.- Чем смогу… А не смогу, так просто посочувствую.
Почему вспомнилось это сейчас? Наверное, потому что в тот день я узнала: у моей дочери дар. И впервые «забрала» своего ребёнка.
Потом я её забирала из музыкальной школы («Это отличная пьеса, а она заявляет, что в ней чувствуется фальшь»), хореографической студии («Она всё время спорит с постановщиком танцев»), спортивной школы («Гимнастика – это спорт, а не танцульки»), самодеятельного танцевального ансамбля («Она не может танцевать в коллективе, а солистов много не бывает»). Как мне обидно было! Я задыхалась от обиды за мою девочку. Только один раз я обрадовалась предложению забрать её – после психиатрического обследования, куда водила дочь по настоянию учителей («Никакого внимания на уроках, глаза пустые, к ней обращаешься, а она не слышит»).
Танцы – это её жизнь. Но она не терпит фальши ни в музыке, ни в движении, ни в словах, ни в чувствах. В этом её проблема.
В двенадцать лет потребность танцевать стала мешать нормально жить. Однажды ночью я проснулась от музыки. Из-под двери Асиной комнаты пробивается свет. Какие-то удары глухие. Я – туда. А там танцы. В ночной рубашке с заспанными глазами Аська пытается что-то «изобразить».
- Ты что делаешь?
- Мне, мамочка, танец приснился. Я его захотела станцевать.
- Ночью надо спать,- выключаю музыку, укладываю почти не сопротивляющуюся дочку в кровать, укрываю, целую. Вроде засопела.
Но не прошло и двадцати минут, как картинка повторяется. Теперь идёт муж:
- Сказано, ночью спать надо! Не понимаешь?
- Папочка, но…
- Я сказал спать! – орёт и отвешивает ей оплеуху. Меня как током ударило: подлетаю к нему и такую же оплеуху ему.
- Мамочка, мамочка, не надо! Не надо бить папу! Он хороший! Он всё правильно сказал! Я буду хорошей, я сейчас лягу!
Лежу и плачу. Что делать с девочкой? Соседи жалуются, что постоянно музыка и «скАчки». Учёба – побоку. Ни в одном танцевальном коллективе больше месяца не держат. Может, попробовать её к чтению привлечь?
Привлекали всей семьей. И я, и отец, и бабушки читали книги вслух, чтобы ребенок привык к слову. Прочитаешь чуть-чуть – и ей книжку: что там дальше? Сначала со скрипом, потом по программе, а потом не оторвешь. Ночи напролёт. Но это ночи. А днём – танцы. Договорилась с соседней школой о спортзале, с девяти до одиннадцати три раза в неделю. Я на лавочке в раздевалке дрыхну, а она танцует. Ей и зрители не нужны. Что за ребёнок?
Два года назад она уехала.
- Я должна уехать, мамочка. Мне нужно танцевать. По-своему танцевать. Просто необходимо. Я устроюсь, пробьюсь. Ты не переживай. Дядя Олег поможет.
Помог. По-настоящему помог. Есть ещё добрые люди.
Соседки все осуждали:
- Куда девку отпустила? Пристроила бы в ПТУ наше…
Уж и не знаю…
Вот лежу и сопли на кулак мотаю. Как она там живет? Сыта ли? Есть ли у неё деньги? Здорова ли? Есть ли рядом человек, который её понимает? Есть ли музыка, дающая вдохновение? Помнишь ли ты, доченька, про «сидел рыбак весёлый»? Как там было:
И будто оживлённый,
Тростник заговорил –
То голос человека,
То голос ветра был…
Тишину вспорол гудок. Sms: «Все в порядке, мамочка! Не волнуйся! Целую».
© Елена Гольд
ПредыдущийСледующий
|