Я хочу быть твоею милой.
Я хочу быть твоею силой,
свежим ветром, насущным хлебом,
над тобою летящим небом.
Если ты собьешься с дороги,
брошусь тропкой тебе под ноги
без оглядки иди по ней.
Если ты устанешь от жажды,
я ручьем обернусь однажды,
подойди, наклонись, испей.
Если ты отдохнуть захочешь
посредине кромешной ночи,
все равно - в горах ли, в лесах ли,
встану дымом над кровлей сакли,
вспыхну теплым цветком огня,
чтобы ты увидал меня.
Всем, что любо тебе на свете,
обернуться готова я.
Подойди к окну на рассвете
и во всем угадай меня.
Это я, вступив в поединок
с целым войском сухих травинок,
встала лютиком у плетня,
чтобы ты пожалел меня.
Это я обернулась птицей,
переливчатою синицей,
и пою у истока дня,
Это я в оборотном свисте
соловья. Распустились листья,
в лепестках - роса. Это - я.
Это - я. Облака над садом...
Хорошо тебе? Значит, рядом,
над тобою любовь моя!
Я узнала тебя из многих,
нераздельны наши дороги,
понимаешь, мой человек?
Где б ты ни был, меня ты встретишь
все равно ты меня заметишь
и полюбишь меня навек.
ГородВсе мне снится: весна в природе. Все мне снится: весны родней, легкий на ногу, ты проходишь узкой улицею моей.
Только нет, то прошли соседи... Только нет, то шаги за углом... Сколько ростепелей, гололедиц и снегов между нами легло! Только губы мои сухие не целованы с декабря. Только любят меня другие, не похожие на тебя. И один из них мягко ходит, речи сладкие говорит... Нашей улицей ветер бродит, нашу форточку шевелит. Осторожно прикроет двери,
по паркету пройдет, как по льду. Что, как вдруг я ему поверю? Что, как вдруг я за ним пойду? Не вини ты меня нимало. Тут во всем виноват ты сам. А за озером, за Байкалом,
прямо в тучи вросли леса. Облака пролегли что горы, раздуваемые весной.
И в тайге начинается город, как молоденький лес, сквозной. И брожу я, слезы стирая, узнавая ветра на лету,
руки зрячие простирая в ослепленную темноту. Нет, не надо, я слышу и верю в шум тайги и в кипенье рек... У высокой, у крепкой двери
постучится чужой человек. Принесет мне букетик подснежных, голубых и холодных цветов, скажет много нелепых и нежных и немножко приятных слов. Только я улыбаться не стану; я скажу ему, я не солгу:- У меня есть такой желанный, без которого я не могу.- Погляжу на него не мигая:- Как же я поверну с другим, если наша любовь воздвигает города посреди тайги?
А наши судьбы, помыслы и слава, мечты, надежды, радость и беда - сейчас еще расплавленная лава, текущая в грядущие года. Ничто не затеряется, не сгинет,
и эта лава, наших судеб сплав, от дуновенья времени остынет, прекраснейшие формы отыскав. Возникнут многозвучные поэмы,
томов бессмертных непреклонный ряд. В них даже те из нас, что нынче немы, взволнованно дыша, заговорят.
За глубину их, зрелость, безупречность
их в собственность охотно примет вечность
сокровищ мира бережная мать - и классикой велит именовать. Но рядом с ними будет жить веками
тот первый мастер, что в избытке сил живую лаву голыми руками брал, обжигаясь, и лепил.