- Глазливая, ты Варька, баба, потому и не счастливая, - заявила Наташка. - Ну, сама посуди: мужики от тебя прямо шарахаются. Где уж тут личную жизнь устроить! А время-то идет, вот тебе сегодня уже тридцать, а ты ни разу замуж так и не сходила...

Слова единственной подруги, приглашенной на скромные посиделки в честь дня рождения, не способствовали поднятию настроения.

- Скольких ты в прошлом году отвадила? Ванька Цыган - раз! Полумичман из Волнорезовки - два! - Наташка прищурила глаза, делая вид, что вспоминает всех, кто бежал от Варьки как от чумы.- Ни один так и не посватался по-человечески, а местные мужики тебя вообще побаиваются... Что-то тут не так...Да у тебя с самого детства взгляд тяжелый, помню, как дразнил тебя Колька Игнаткин из-за старого велосипеда, а ты как глянула на него, так он со своей новой "Камы" тут же и чебурахнулся. А Серега Котов? Помнишь, он тебя змеюкой обозвал, а через пару дней его гадюка за ногу цапнула, да так, что еле до райцентра довезли... - Наташка глубокомысленно замолчала, уставившись на подругу через бокал с янтарной наливкой.

- Надо с тебя снять проклятие! - голос Наташки прозвучал трубно и как будто потусторонне. - Точно тебе говорю, кто-то тебя изурочил, потому и приносишь всем неудачу, да и самой не радостно! - не унималась новоявленная вещунья. Варя ничего не отвечала, припоминая своих незадачливых женихов.

***

Евгений Иванович, приезжий шабашник, «морской волк» по прозвищу Мичман (как потом случайно выяснилось, всю жизнь стороживший портовый склад) появился в деревне прошлым летом, мыкался с дачи на дачу в поисках заработка и сразу же заприметил Варвару. «А что, девка видная, да и дом неплохой, опять же хозяйство: хрюшки да гуси», – рассуждал он, чувствуя себя городским ловеласом. Ну, и попросился у Вари в летней кухне пожить, пока ягоды, грибы и рыбалка. Варя ему не отказала, была приветлива и даже иногда подкармливала квартиранта по доброте душевной. Тут-то Мичмана и понесло, уже почуял себя хозяином, что ни вечер, то на чай без приглашения заходить стал, да еще и трубкой дымить, несмотря на просьбы Варвары табаком в доме не баловаться.

– Ты, Варвара, от меня не отворачивайся. Я, знаешь, какой по натуре, я – морской волк, я ж семь морей на кораблях прошел, а моряк без трубки, что комар без жала, одно название, – пускал густые клубы дыма Мичман. – А второе, без чего настоящий моряк не может, это – вот, они, родимые, – подкручивая пышные усы, заявлял Мичман. – Где ты еще такого мужика найдешь, чай, не девочка, женихи в очереди не стоят…

И так он этими разговорами и дымом достал, что однажды, закашлявшись и распахивая окно, Варя в сердцах выдала: «Пропади они пропадом, усы твои». Тут неожиданно из трубки Мичмана рвануло пламя, опалив ему ровно половину усов. Вереща от испуга и боли, Мичман кинулся на улицу и больше не вернулся, прижившись у самой языкастой в деревне бабки. Бабка Тощилиха быстро разнесла новость по поселку, дескать, опять Варька на человека порчу навела. Порча не порча, но усы у Мичмана с обожженной стороны расти перестали, и народ остроумно окрестил его Полумичманом, а Варю – ведьмой, окончательно.

Ближе к осени к Варе стал наведываться Ванька Цыган. Был он местным, но давно уже жил в городе, по слухам, крутясь около торгашей и барыг, перепродающих иконы и золото, а потому в сглаз не верил и ничего не боялся. Варя сразу хотела дать ему от ворот поворот, но очень уж он был красив и обходителен. Прижитый мамкой от заезжего цыгана, а потому обладающий шикарными иссиня-черными кудрями, белоснежной улыбкой и влажными, ласковыми глазами, Ванька умел обезоруживать комплиментами и страстными взглядами. Невдомек было Варе, что он то дело своими «ласковыми» глазами шарит, выискивая, что и где плохо лежит. Улучив момент, Ванька вытащил из ящика трюмо прабабкино обручальное кольцо, переданное Варе по наследству. Кольцо было широкое и тяжелое, из старого желтого золота, и стоило приличных денег. Сунув его в карман брюк, Цыган, как ни в чем ни бывало, допил чай, рассказал Варе пару анекдотов и ушел, обещая зайти завтра. Однако в его планах было успеть на электричку до города, чтобы сдать кольцо как можно быстрее. Едва дойдя до материнского дома, Ванька сунул руку в карман и вскрикнул от неожиданности: кольцо само наскочило на безымянный палец, передавив его с невыносимой болью. С ругательствами и причитаниями он ворвался к матери, и до утра она как только не пыталась освободить своего незадачливого сына от проклятого кольца! Не помогло ни мыло, ни нитка – палец с каждой минутой становился все больше и потом и вовсе стал зловеще синеть.

Утром боль стала такой невыносимой, что Ванька бросился к Варе, переполошив всю округу своими криками.

– Забери свое кольцо, ведьма! Денег возьми, только забери его обратно! – плакал он, ползая у Вариного крыльца под ропот деревенских, обступивших Варварин двор.

– Ну, хватит, развелось женихов, одна тоска от вас и пустые хлопоты! Кто еще хоть раз мой порог переступит, топор в ход пущу. А ты, Ванька, воровать завязывай, а то в следующий раз на шее капкан захлопнется, – грозно сказала Варвара и кинула через порог тяжелый топор. Народ охнул и расступился.

В этот самый момент Ванькин палец перестал болеть и стал нормальным, а кольцо соскочило с него, откатившись к Вариному порогу. После этого случая местные мужики стали бояться даже смотреть в Варину сторону, а бабы надолго прикусили злые языки.

***

Проводив захмелевшую подругу, Варя быстро убрала со стола и села у окошка. На душе было тяжко.

– Может быть и правда, я проклята? Может, судьбой и не положено мне пары. А что, если погадать? Сегодня же Купальница, как раз подходящее время гадать на суженого… – Варя решительно встала и подошла к древнему трюмо. Там в большом ящике лежали пожелтевшие мамины тетради – в одной из них были описаны старинные гадания. Подойдя к трюмо, она ненароком глянула в зеркало: на нее смотрела статная молодая женщина, ее крепкое тело было стройным и сильным, а разгоряченное от волнения лицо разрумянилось. Смешение сибирских кровей дало прекрасный результат: черты лица с чистой матовой кожей были правильными, волосы мягко искрились медью, а в серо-зеленых глазах таились мелкие золотые крапинки. Как ни смотри, не было никакого изъяна в ее бабьей красоте! Но счастья она не приносила, видно, действительно, кто-то в неурочный час зыркнул на Варю из-под насупленных бровей и сказал недоброе слово.

Варя налила себе горячего травяного чая и села читать мамин манускрипт. Слова гадания были мягкими и округлыми, давались пониманию легко, но читать вслух Варя не стала, чтобы не спугнуть магию.

Как только до полуночи осталась четверть часа, Варя зажгла большую свечу, взяла круглое зеркало на деревянной подставке и поставила его на трюмо так, чтобы отражения комнаты множились и уходили в бесконечность. За две минуты до полуночи она выключила свет, ощутив легкий озноб от страха перед предстоящим действом.

– Как девочка, ей-богу, – Варя прикусила язык, понимая, что вспоминать Бога всуе, да еще и при таких греховных обстоятельствах, явно не следовало. Ходики начали бить полночь, и с каждым ударом Варя волновалась все больше. Время настало. Варя, едва шевеля губами, начала читать слова гадания, не мигая, как и было велено, вглядываясь в тоннель из отраженных комнат. Пламя свечи дрожало, становилось все тоньше, и в его мерцающем свете стали угадываться неясные очертания фигуры, которая становилась все четче и ближе, ближе, ближе…..

– Апчхи! – раздалось откуда-то из-за трюмо, и свечка погасла.

Варя сидела, не в силах пошевельнуться от накатившего на нее ужаса. Прошло, наверное, минут пять, все вокруг было тихо, Варя зажгла свечу, не решаясь идти через всю комнату к выключателю, и обомлела. На трюмо, покачивая короткими ножонками, сидел крохотный мужичок.

– Хозяйка называется! Развела пылищу. Насморк второй год не проходит, даже настойка на мышиных хвостах не помогает. – Мужичок попытался деланно чихнуть, но в этот раз у него получилось не очень натурально.

Странное дело, но присмотревшись к нему и услышав его речь, Варя ощутила спокойствие, и ее суеверный страх куда-то испарился. Глухое ворчание казалось очень знакомым и каким-то родным. Появилось чувство, что она вернулась в детство, за дверью мать стряпает блины и вот-вот позовет трехлетнюю Варю снять пробу с только что взбитых сливок…

– Узнала? – мужичок встал на трюмо во весь рост и заглянул Варе в глаза, – небось, совсем не помнишь. Домовой я твой, хозяин тутошний…

И тут Варя – смутно – то ли действительно припомнила, то ли придумала, что помнит – и чудного мужичка, и его бороду в своих ручонках, и как плакала, бывало, от какого-то детского горя, а он приходил, говорил разное, смешил и баюкал, погружая в чистые и безмятежные сны.

– Ну, что Варвара, видно, пришло мне время открыться. Обещал я матери твоей охранять тебя, да вон оно как вышло, что распугал всех женихов. Хотя, сама посуди, разве стоящие это люди-то…

– Так это все Вы? А я уж и сама верить начала, что ведьма… – Варя горько рассмеялась.

– Ну, до ведьмы тебе далеко, хотя задатки есть… Мамка твоя знанием владела, это да. Потому и ушла так рано – нельзя быть Ведуньей и семью иметь… Она как тебя родила, так силу, считай, и потеряла, а потом и сама угасать стала. Вот и тебе решить надобно, станешь ведать или бабье счастье выберешь. Думай, девочка, как скажешь, так и будет.

– Нет, не хочу я быть Ведуньей! Хочу быть простой женщиной, и чтобы все у меня было, как у всех… – без раздумий выпалила Варя, уставшая от злой молвы.

– Ну, будь по-твоему. Только надо последнее колдовство исполнить, чары снимающее. А для того прямо сейчас выйди на улицу, набрав ведро воды, поставь его на лунную дорожку, и пусть вода напитается лунной силой. Как пройдет четверть часа, вылей воду на себя, тут все и забудут мои шалости, перестанут считать тебя ведьмой. И это… больше я в твою жизнь вмешиваться не стану, но за домом присматривать буду по-прежнему, так что ты это, не запускай хозяйство! Ну, давай, иди чары снимай… – сказал Домовой и растворился в воздухе.

Набрав в ведро воды, Варя вышла в огород, спускающийся прямо к реке. Было около часа ночи, и огромная луна щедро расплескивала свет на дорожку между кустами облепихи. Дав воде настояться, Варя, оглянувшись по сторонам, сняла одежду и, не дыша, вылила на себя ведро ледяной воды…

***

Свет луны никак не давал Даниле уснуть, тревожил и маял сердце.

– Да что такое, наваждение какое-то, – пробормотал Данила и решил пройтись к реке, проверить садки.

Спускаясь по тропинке, он споткнулся о доску, выпавшую из соседского забора, и, замешкавшись, случайно глянул в сторону ближнего огорода: там, во всем сиянии своей зрелой красоты, озаренная волшебством лунного света, стояла Варвара…

– Матушки Святы… – едва вымолвил Данила и зажмурился, ослепленный видением. Когда через мгновение он открыл глаза, луна уже спряталась за набежавшее облако, а Варвара исчезла.

Так и не дойдя до реки, Данила вернулся домой и уснул крепким сном, в котором на равных царили луна и Варвара. Соседка и раньше ему частенько являлась в видениях, но как подступиться к ней, Данила не знал, считая, что для сближения нужен хоть какой-то повод.

Рано поутру, умывшись и позавтракав, Данила собрал инструменты и вышел на крыльцо.

– Ты кудой-то собрался, сынок? – удивленно спросила мать.

– Да пойду у соседки забор починю, а то всю тропинку завалило… – равнодушно-деловым тоном ответил Данила.

– Это у Вари, что ли? – спросила мать и хитро глянула на сына. – И то верно, живет девка одна, помочь некому. До обеда управишься?

– Не знаю, мам… Как получится… – ответил Данила и вышел за калитку.

– Получится, получится, – засмеялась старушка и вошла в дом. – Ишь, надумал, телепень, а то все глазами ест, а сказать не может…

***

– Хозяйка, топора не будет? Забор тебе поправить хочу, – окликнул Данила Варю. Та, засмущавшись, вынесла топор, и они вдвоем стали поднимать почерневшие от времени доски. Над рекой были слышны их непринужденный разговор и смех, а время текло незаметно, смещая солнце к закату.

– Помогла луна, однако, – ухмыляясь в бороду и зевая, прошептал Домовой, выглядывая из-за угла дома. – Ну, все, теперь можно и отоспаться…

Автор: Мария Моторина

ПредыдущийСледующий